Она достала из-под пригорка бутылку, дошла до столика у кострища и вылила всё в голубую чашку. Вина пришлось больше стакана.
— Твоя птичка принесла тебе в клювике.
Я выпил. Полегчало.
Лариса подвела меня за руку к палатке, затолкнула в неё и стремительно сорвала с меня спортивный костюм, а с себя купальник.
Потом толкнула на спину и уселась сверху.
Я снова весь оказался в её власти и лишь издавал непроизвольно смачные междометия:
— О, как ты качаешь! О, сучка! А-а-а! Вдарь сильнее своей развратной задницей!
Мы излились вместе.
— Видишь, я научилась кончать с тобой в любой позиции, — наклонилась она всем телом, целуя меня в губы.
Захотелось сразу есть. Мы разогрели на костре банку тушёнки с гречей и позавтракали.
— Они сейчас вернутся, — сказал я, — не смогу без ненависти смотреть на твою мать.
— А, ну их! — махнула дочь рукой, — пошли на Дон, здесь недалеко такие пляжи посреди реки! Давно хотела тебе показать.
Мы продрались сквозь густые заросли, как будто специально скрывающие от людей сокровенные красоты природы, и я обалдел.
В этом месте Дон раскрылся широкой поймой, огибая с обеих сторон большой песчаный остров. Отдельные ручейки реки разделяли песок на мелкие островки, в заводях ручейков виднелись коврики из белых цветов и зелёных листьев кувшинок, но сам остров был удивительно чистым и сиял натуральным золотым цветом.
Красота природы заставила позабыть утреннюю ссору.
Мы замерли, прижавшись, друг к другу, и ощутили, как Вечность переливается сквозь нас.
Потом поплыли на остров. Лариса набирала из реки полный рот воды и отфыркивалась, пуская китовые фонтанчики.
— Не захлебнись! — озаботился я.
— Ой, какой противный портвейн! — сморщилась она.
— Хоть отвадит шататься по злачным компаниям, — злорадно заметил я.
На пляже девушка долго бродила по заводям и рвала кувшинки.
Пока она щипала цветы, я поймал себя на мысли, что тоскливо смотрю в верховья Дона, где-то там, в Саратове живёт сейчас моя бывшая жена Таня, что она делает в это ясное летнее утро?
До сегодняшнего дня я ни разу не вспомнил о ней после знакомства с Ларисой.
Закрыв глаза, я погрузился в воспоминания о своей прошлой семейной жизни.
Развели нас с Таней её контакты с «господами офицерами», служащими воинской части, охранявшей наш режимный город. Один из них, невзрачный и хромой, женатый и отец двух детей «запал» на Таню. Как всегда, принято у этих служителей Эроса и Вакха, женщину споили и капитан совершил с ней половой акт. Их отношения продолжались почти год в моём полном неведении. Татьяна забеременела от офицера и, испугавшись меня и огласки, уехала на родину в Саратов к матери, где сделала аборт.
Узнал я о этой истории случайным образом.
Как-то вечером в мою угловую квартирку на проходном месте города заскочила, но осторожно, на всякий случай вместе с малолетним сыном, Галка — близкая Танина подруга по работе. Галка была разведена, попивала, внешность имела сексапильную (так и хочется сказать «блядскую»!) и всегда улыбалась. Я, конечно, оказался ей рад, как близкому к Тане человеку, и выставил бутылку коньяку. Галка совсем засияла, и у нас наладился душевный разговор — долго я держал в себе молчаливую тоску по жене.
— Да ты, я вижу, совсем расклеился, — пожалела меня Галка, выслушав мои нерадостные откровения.
— Да уж, — согласился я.
Галка помолчала.
— А может, не стоит так страдать?
— Любовь, Галка, любовь. Вина на мне, всё-таки я намного старше Татьяны.
— Ох, не хотела я говорить! — сказала Галка опять после некоторого молчания. — У Таньки вина не меньше.
— Всё это мать её, мать! — стукнул я рукой по столу, вспомнив, всегда настороженное отношение Таниной матери ко мне.
— А Татьяна просто дурочка невинная, внушаемая.
— Она не невинная! — вспыхнула непроизвольно Галка.
Ничто так не задевает другую женщину, знающую свою слабость «на передок», как похвала невинности её подруг.
Галка вздохнула, налила сама себе ещё коньяку и залпом выпив, вдруг решилась:
— Изменяла она тебе!
— Ну, это ты брось! — ошарашено возмутился я.
Галка знала из прежних встреч, когда приходила к нам после работы вместе с Таней, что я недолюбливал их общение. Иногда обе были в подпитом состоянии.
Подпитие это я относил за счёт Галкиного влияния, так как Таня склонностью к вину не страдала. Несколько раз я строго говорил с Галкой на эту тему, а, однажды, даже попросил «выйти вон!», на что, уходя со своей неизменной улыбкой, она загадочно усмехнулась:
— Может быть, ты гонишь свою будущую любовь!
Я тогда не придал этим словам значения, а сейчас, вспомнил и сказал:
— На любовь мою рассчитываешь что ли, обсирая Татьяну?
Галка схватила игравшего до того рядом детика за руку:
— Пошли!
Но я понял, что ядовитые семена сомнения уже буйно проросли внутри меня, и Галку, с её тайной, я так просто не отпущу.
— Ладно, извини, погорячился. Рассказывай!
— Нечего мне рассказывать! — сказала Галка, открывая дверь.
— Тогда пойду тебя провожать! — быстро оделся я, прихватив новую непочатую бутылку с коньяком.
Последнее обстоятельство сыграло свою роль, потому что Галка впустила меня в свою квартиру, хотя и молчала всю дорогу.
Мы уединились на кухне, закрыв дверь в единственную комнату, в которой Галка положила спать сына на раскладной диван.
Вторая бутылка коньяка разгорячила нас, секса я давно не имел, а Галка всё-таки была премиленькой, через час мы с ней целовались, но на все мои допросы по поводу неверности жены, она отвечала со смехом общими фразами: «Мужья всегда узнают последними!».