В тенетах суккуба - Страница 25

К оглавлению

— Да нет, но он стеклянный, может сломаться.

— Испугался! Тогда суй мне!

Она раздвинула свои широкие бёдра и засучила пальцами влагалище.

— Для тебя он маловат, — засомневался я.

— Дурак! Суй в уретру!

И, поскольку, я раздумывал, прикрикнула:

— Да ты до сих пор не знаешь, откуда женщины писают? Бедный малыш!

— Зачем тебе это?

— Узнаешь на практике!

— Ладно, получай, — согласился я, вспомнив сцену с шампанским в грудь, и, осторожно, начал вставлять градусник в узенькую дырочку на внутренней стенке влагалища под клитором.

К моему удивлению, он зашёл туда весь, и я только крепко придерживал его краешками пальцев за верхний кончик, чтобы не провалился.

Но тут Лариса отбросила мою руку и ударила градусник по шляпке. Медприбор, к моему ужасу, скрылся в отверстии весь без остатка, а Лариса завибрировала задницей и застонала. Я испугался так, что сразу бросился к телефону, звонить в скорую.

Чертовка захохотала:

— Успокойся!

Я понял, что это был обыкновенный оргазм, достигнутый необыкновенным методом.

Удовлетворившись, Лариса произвела влагалищными мышцами сокращательное движение, и градусник выскочил из отверстия.

— Вот как! — только изумился я.

— Теперь будем совать тебе.

Не было никакого желания испытывать этот эксперимент на себе, но мужское самолюбие не позволяло отступать после героического примера партнёрши.

Она не стала церемониться и запихала градусник полностью в мою щелку. После этого член непроизвольно задубенел и, не смотря на страх, чего-то захотелось.

Лариса оседлала меня сверху и принялась осторожно накачивать.

Через пару минут градусник выстрелил в её влагалище, а я ощутил болезненное и, в то же время, по необычному приятное, излияние жидкости по семенному канатику, раздражённому вставленным предметом.

— Ну, как? — спросила ведьмочка.

— Супер! — прохрипел я. И тут же добавил:

— Но больше этого не будет, ни в тебя, ни в меня. Ты маленькая дурочка и не задумываешься о последствиях, если он сломается.

— Не трусь, не в первый раз и ничего не случилось.

— Так это ты позволяла с другим?

— Позволяла. Знаешь, у меня был дружок-зычок. Он, вообще-то, в первый раз просто изнасиловал меня, а потом научил многим штучкам.

Я тут же вспомнил подслушанный разговор дочки с матерью, там на Дону.

— Уголовник?

— Ну да. У него под кожицей были вставлены металлические шарики, б-р-р! — встряхнулась она.

— Ну, ты точно, оторва! — смотрел я на неё, потрясённый очередной новостью.

— Только честно скажу тебе, с ним я так и не научилась кончать, хотя он очень хотел этого.

— А где он теперь?

— Ты что! Узнали мать с отцом, тут, ведь, за мной негласная слежка, прикатили сразу, у отца председатель Совета друг, Рустама сразу выселили за зону.

Я знал, что у местных властей есть право по закону о закрытых территориях выселять людей, чем нередко пользовались в личных целях.

— Не угодно ли, Вам мадемуазель, чтобы Ваш нынешний друг тоже загнал под кожу шарики? — с издёвкой спросил я.

— Не угодно. Мне с тобой и так хорошо, — поцеловала меня девушка с непритворной нежностью. За такой сердечный поцелуй я готов был любить её, даже если бы она сама была уголовницей и согласиться на всё.

— Тогда, давай, заменим градусник чем-нибудь безопасным, — предложила она.

— Чем? — испугался я.

— Сейчас! — спрыгнула голозадая нимфа с кровати и слетала в туалетную комнату. Она вернулась с длинным, сантиметров в двадцать, блестящим никелированным штырём.

Я понял, что очередной экзекуции не избежать, убедительных аргументов против применения орудия у меня не было. Я только взвыл, когда она всунула его весь в то же место, где недавно провалился градусник.

Только закруглённый кончик штыря кокетливо выглядывал из щелки моей головки.

Человек привыкает к любым превратностям судьбы и может радоваться даже насилию.

Мы стали использовать этот болезненно приятный способ, доводивший нас до остервенения в половых оргиях.

На третий день безумства с применением инструментальных средств, я проснулся утром с залитым кровью пахом. Нежная промежность оторвы тоже была вся в крови.

После этого она перестала применять орудие сладостной пытки, а, я, на всякий случай, выбросил его совсем.

На четвёртый день голодовки я ушёл на пару часов в свою квартиру, переставить мебель на высохшем полу. Лариса хотела со мной.

— Это не женский труд, — возразил я, — обойдусь сам.

Вернувшись обратно, я застал незнакомую гостью. Они с Ларисой болтали за столом… и пили портвейн.

— Что такое? — возмутился я.

— Вадик, мы не виделись с подругой полгода, пришла с бутылкой, не выгонять же!

— Она не сказала Вам, что четвёртый день без пищи? — обратился я к подруге.

— Да ну? За что Вы её голодом морите?

— Извините, — еле сдержал я бешенство, поднял со стола ополовиненную бутылку и выставил за дверь на лестничную площадку.

— Она ждёт Вас! — раскланялся потом я.

Гостья хотела, наверняка, сказать ещё что-то обидное, но Лариса тихо произнесла:

— Уходи Вика.

Вика хмыкнула, но поскольку я никогда не видел, чтобы кто-то из подруг спорил с Ларисой, удалилась.

— Я уж не говорю о том, что ты нарушила слово родителям, пить после голодовки просто опасно и глупо, — сказал я в расстроенных чувствах.

— А ничего не случится! Я крепкая! — махнула девушка рукой, — давай я салатик сделаю, мы же купили овощи на восстановление.