В тенетах суккуба - Страница 31

Я поинтересовался в административной комиссии: какой штраф взяли бы с меня в худшем случае, явись я туда вовремя? Оказалось в двадцать раз меньше суммы лишённой премии.

Тогда я обратился в конфликтную комиссию предприятия, возглавляемую, слава богу, продвинутым в законах чиновником и, что важнее, сочувствовавшему защите прав граждан. Большая редкость!

В результате пришлось моему начальнику срочно перераспределять премию — не платить же из своего кармана.

Я понимал, что этот протест обойдётся мне потом боком, но должен был самоутвердиться, чтобы не потерять уважение к самому себе. Не превратиться в безвольной рыхлый комок общей серой массы, с таким восторгом обсуждавшей мою личную жизнь.

Жизнь редко идёт навстречу исполнению всех твоих желаний, особенно, если ты залез не в свои сани.

Я просил тогда у жизни одно, дай бог, чтобы моя баламутная красавица не изменила мне в том слишком вольном круговороте жизни, который мы вели.

Однажды, сидели с ней в ресторане за столиком со случайной незнакомой парой.

Мужчина, как только дамы ушли вместе в туалет, откровенно заявил мне:

— Ты ещё таскаешь такую красотку по ресторанам? Да ей надо выколоть один глаз и не выпускать, всё равно, из дома!

— Сильно сказано! — отозвался я, — но мы не в Саудовской Аравии, и я не шейх.

— Ну, тогда будь готов ко всему!

А Лариса, обыкновенно с Мариной, часто шастала неизвестно где, особенно с тех пор, как мы снова порешили с ней ограничить потребление алкогольных напитков.

Как-то в выходной она вышла «без доклада» из дома и испарилась.

В поисках подруги, я позвонил Гелию, местному фотографу, старше меня, давно разведённому. Гелий, не смотря на возраст, был штатным бойфрендом Марины, у него постоянно находилось для неё хорошее вино.

— Знаешь, Вадик, — отвечал мне всегда любезный Гелий, — они появлялись, но ушли. Я что-то приболел, а девчонки хотели выпить.

— Не знаешь куда пошли?

— Знаю, к горбуну.

Горбуна я немного знал по работе. Инженер, примерно, в моём возрасте, жил один недалеко в однокомнатной квартире.

Злая судьба изуродовала его с детства, маленький и горбатый он смотрелся несчастным, но из контактов с ним я заключил, что у него добрый и отзывчивый характер.

Я пошёл к нему и там обнаружил Ларису и Марину, и ещё двух молодух, распивающих всё тот же модный бюракан, выставленный хозяином.

— Красиво жить не запретишь! — приветствовал я Павла.

— Проходи, проходи Вадик, — засуетился горбун, — Надя, принеси с кухни фужер, — обратился он к молодой, но уже заметно поблекшей блондинке, наверно, от порочных излишеств, она курила сигареты — одну за другой.

Надя с интересом взглянула на меня, что-то в её взгляде было таинственно притягательное, и я пропел в шутку:

— Ах, Надя, Наденька мне б за двугривенный — в любую сторону твоей души!

Надя улыбнулась и ушла в кухню. Лариса сразу насторожилась, что и было моей целью — задеть ревнивицу.

— А я вот один, а их много, — развёл руками Павел, — хорошо, что заскочил. Я там приготовил тебе осциллограф, но ты посиди!

Дело в том, что мне надо было дома настроить видак, у Павла был осциллограф, и как-то на работе договорились, что зайду за ним.

Но я-то припёрся с другой целью: в поисках Ларисы.

— Посидим, раз моя подруга здесь, — согласился я.

— Да? А кто тут твоя? — простодушно спросил Павел.

Лариса проявила реакцию и пересела ко мне на колени.

— Вот оно, что! Она у меня в первый раз, и знаешь, поразила.

— Да она всех поражает, красотка! — невежливо завели мы разговор в третьем лице о присутствующей даме.

— Красотка-то точно. Но здесь другая гносеология. Не в этом дело!

— В чём же? — решил я поддержать философские изыски Павла.

Я давно заметил, что физически ущербные люди, если не спиваются совсем, много рассуждают о жизни, о её смысле и становятся от этого мудрыми.

— Она другая, чем эти! — обвёл он рукой остальных девушек, и те, наверно, возмутились, если бы разговор шёл не о Ларисе. Удивительное дело, ни разу не видел, чтобы кто-то из её подруг пытался оспорить превосходство оторвы.

Подруги молчали, Лариса тоже, пиар работал на неё.

Павел выпил со мной с полстакана мадеры и возбуждённо, жестикулируя руками, начал резать правду-матку:

— Кто эти? Эти — блядво! Эти за стакан вина что хочешь, сделают!

— Не обижай девчонок. А то не будут тебе делать, — сдержал его я.

— Эти? — опять повторил горбун, — других найду! Да они не обидятся, привыкли ко мне. А твоя, твоя … богиня! — нашёл он, наконец, слово.

— Да ты меня первый раз видишь! — открыла Лариса рот.

— Первый. Но знаю.

— Пьяное признание в любви, вот что твои слова, — сказала девушка.

— Вот-вот! — ты сразу поняла, — признание, а им я не признавался, ты спроси.

Не знаю, куда бы завёл сей диспут, но тут постучался и вошёл в дверь парень, лет тридцати, с каким-то уж слишком тоскливым лицом.

— Ты опять здесь, Надя, — обратился он к поблёкшей блондинке, — пошли домой.

— Да ты садись, — пригласил Павел.

— Не буду пить чужое вино, — ответил парень, — а на своё денег нет.

Они ушли.

— Толяй три года отсидел за воровство, — сообщил Павел, — гордый, блин!

— А там только так, — сказала Лариса, — или гордый, или «Машка».

— Вот видишь, видишь! — опять начал Павел, — молодая, а всё понимает.

— Толю за зону выселяют, — сказала молчавшая до того незнакомая девушка, — Надя продаст квартиру и уедет с ним.